Неточные совпадения
Сонно улыбаясь, всё с закрытыми глазами, он перехватился пухлыми ручонками
от спинки кровати за ее
плечи, привалился
к ней, обдавая ее тем милым сонным запахом и теплотой, которые бывают только у детей, и стал тереться лицом об ее
шею и
плечи.
Он с ужасом побежал бы
от женщины, если она вдруг прожжет его глазами или сама застонет, упадет
к нему на
плечо с закрытыми глазами, потом очнется и обовьет руками
шею до удушья… Это фейерверк, взрыв бочонка с порохом; а потом что? Оглушение, ослепление и опаленные волосы!
Он был одет в рубаху серого сукна, с карманом на груди, подпоясан ремнём, старенькие, потёртые брюки были заправлены за голенища смазных, плохо вычищенных сапог, и всё это не шло
к его широкому курносому лицу,
к густой, законно русской бороде,
от глаз до
плеч; она обросла всю
шею и даже торчала из ушей, а голова у него — лысая, только на висках и на затылке развевались серые пряди жидких волос.
— С вечера Марья Степановна приказала принести миндальные отруби, оставшиеся
от приготовляемого на завтра бланманже, и, показавши дочери, как надобно этими отрубями тереть
шею,
плечи и лицо, начала торжественным тоном, сдерживая очевидное желание перейти
к брани.
Помутилось в глазах Пятова
от этой красавицы,
от ясных ласковых очей,
от соболиных бровей,
от белой лебяжьей груди, — бросился он
к Татьяне Власьевне и обнял ее, а сам плачет, плачет и целует руки,
шею, лицо,
плечи целует.
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась
к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял руки, осторожно положил их ладонями на её
плечи, и руки у него дрожали
от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его
шею тонкими, горячими руками и сказала звенящим голосом...
Как она обернулась и мимоходом повела глазами на Дон-Кихота, так он и намагнетизировался. Та смотрит на него, потому что видит его смотрящим в первый раз после долгого беспамятства, а он
от нее глаз оторвать не может. Глаза большие, иссера-темные, под черною бровью дужкою, лицо горит жизнью, зубы словно перл, зерно
к зерну низаны, сочные алые губы полуоткрыты,
шея башенкой, на
плечах — эполет клади, а могучая грудь как корабль волной перекачивает.
Между тем Юрий и Ольга, которые вышли из монастыря несколько прежде Натальи Сергевны, не захотев ее дожидаться у экипажа и желая воспользоваться душистой прохладой вечера, шли рука об руку по пыльной дороге; чувствуя теплоту девственного тела так близко
от своего сердца, внимая шороху платья, Юрий невольно забылся, он обвил круглый стан Ольги одной рукою и другой отодвинул большой бумажный платок, покрывавший ее голову и
плечи, напечатлел жаркий поцелуй на ее круглой
шее; она запылала, крепче прижалась
к нему и ускорила шаги, не говоря ни слова… в это время они находились на перекрестке двух дорог, возле большой засохшей
от старости ветлы, коей черные сучья резко рисовались на полусветлом небосклоне, еще хранящем последний отблеск запада.
Муся молчала, и в слабом озарении рассвета лицо ее казалось бледным и загадочным. Потом вдруг быстро подошла
к Цыганку и, закинув руки ему за
шею, крепко поцеловала его в губы. Он взял ее пальцами за
плечи, отодвинул
от себя, потряс — и, громко чмокая, поцеловал в губы, в нос, в глаза.
Облитые потом, грязные и напряженные лица с растрепанными волосами, приставшими
к мокрым лбам, коричневые
шеи, дрожащие
от напряжения
плечи — все эти тела, едва прикрытые разноцветными рваными рубахами и портами, насыщали воздух вокруг себя горячими испарениями и, слившись в одну тяжелую массу мускулов, неуклюже возились во влажной атмосфере, пропитанной зноем юга и густым запахом пота.
Руки больной Глафиры дрожа скользили
от кистей рук Горданова
к его
плечам и, то щипля, то скручивая рукава гордановского бархатного пиджака, взбежали вверх до его
шеи, а оттуда обе разом упали вниз на лацканы, схватились за них и за петли, а на шипящих и ничего не выговаривающих устах Глафиры появилась тонкая свинцовая полоска мутной пены.
Сняв с себя легкие одежды, Соня с визгом бросалась в воду, плавала, пожималась
от холода, а карась, тут как тут, подплывал
к ней и начинал жадно целовать ее ножки,
плечи,
шею…
Она действительно успокаивалась. Прекратились рыдания — одно, другое глухое, длительное всхлипывание, и
плечи перестали дрожать и стали неподвижны и задумчивы глубоко. И он тихонько гладил ее,
от шеи к кружеву рубашки, и опять.